Если встретите грамматическую или стилистическую ошибку в тексте, пожалуйста, выделите ее мышкой и нажмите CTRL+ENTER.

Страница пятая

Вот и заключительная глава. Автор смиренно просит прощения у всех читателей, которым пришлось так долго ждать ^^"

Сцена, разыгравшаяся в учительской, была просто великолепна.
Я бы даже поаплодировал, если бы мои руки не были заняты анкетами для старшеклассников – типичные вопросы: «Имя-фамилия? В какой университет планируете поступать? В какой из английских сточных канав хотите угробить свое будущее?»
Директор переводил грозный взгляд с хмурого Артура на Альфреда, его одноклассника, который прижимал платок к разбитой губе.
- Они, что, подрались? – осторожно поинтересовался я. Судя по затянувшейся паузе, стояли они все здесь уже давно.
- Да, - отозвался директор. – И не говорят, из-за чего.
- Да я сам не понял! – порывисто выкрикнул Джонс. – Он просто набросился на моего брата, а я ведь не мог стоять в стороне, и…
- Заткнись, - прошипел Артур. В мою сторону он не смотрел.
Брат Джонса? Мне всегда казалось, что у нас в школе только один американец…
Мои руки предательски дрогнули, от удивления, скорее, и анкеты – белые, исполосованные односложными ответами листы – рухнули на стол и разлетелись по его глянцевой поверхности.
- Можно мне поговорить с Артуром самому? – спросил я. – Я же его учитель, это входит в мои обязанности.
- Да, конечно, мистер Бонфуа, - устало отмахнулся директор.
- Идемте, мистер Керкленд, - процедил я сквозь зубы и за локоть потащил Артура в коридор, на прощание одарив начальство коронной улыбкой моей матушки-актрисы.
- Отпусти меня! Ты даже не мой классный руководитель! Ты тут вообще ни при чем!
- Помолчи немного, малыш, прошу.
- Куда ты меня ведешь?
- К моей машине. Поговорим у меня дома.
Старенький, туманно серый Ситроен послушно ждал на стоянке у школы. Артур, которому только чопорная британская гордость не позволяла разораться на глазах у всех прохожих, хмуро оттолкнул меня и послушно направился к машине.

***
- Ну, и из-за чего ты набросился на Мэттью, мой милый глупый англичанин?
- Не твое дело, - холодно отрезал Артур, отворачиваясь к окну.
- А мне что-то подсказывает, что мое.
- Отвали.
По узкой дороге мимо однообразных, уютных домов машина катилась плавно и тихо. Я покосился на Артура, который принялся раздраженно ерзать на пассажирском сидении.
- Ты меня бесишь. И хватит уже пялиться на меня, смотри на дорогу, пока не сбил кого-нибудь!
Я покорно перевел задумчивый взгляд на бледное и неподвижное, словно схваченное льдом, небо.
- Останешься сегодня у меня?
- С чего это вдруг? – Артур недовольно прищурился.
- Скоро пойдет снег, первый в этом году. Я бы хотел посмотреть на него с тобой.
- Как будто мне заняться больше нечем… - негромко проворчал Артур, скрестив на груди руки.
Он был таким же колючим и холодным, как ветер, что бушевал сейчас снаружи, сгущая серые краски туч над нашими головами. Наверное, мне просто стоит запастись теплым шарфом.

***
Артур стоял у распахнутого настежь окна – нескладный, худощавый силуэт, школьная форма, золотистые волосы – и, прижавшись щекой к раме, потрескавшейся от старости, наблюдал, как снег тонким слоем покрывает английскую серость. Он прятал под собой все – и унылые, голые деревья, и пыль дорог, и тишину, и неприятные воспоминания.
Несколько снежинок, которые будто откололись от замерзшего неба, опустились на протянутую ладонь Артура и тут же растаяли. Я осторожно взял его за руку – и уже привычно сжал ее, удерживая, потому что он, конечно же, попытался отстраниться. Сбежать – его первый рефлекторный порыв, как будто инстинкт или въевшаяся под кожу привычка.
Его ладонь была теплой и не по-мужски узкой, с длинными пальцами, которые в равной степени могли сжимать скрипичный смычок черного дерева или нетерпеливую тетиву лука.
- Хорошо, что я могу встретить начало зимы с тобой, - протянул я, лениво оглядываясь вокруг. – Возможно, когда растает этот снег, растает и твое сердце.
- Это может случиться еще не скоро, - раздраженно отозвался Артур.
- Даже если это случится через десять лет, у меня хватит терпения дождаться. «В восторге замирает мой дух, пленен и восхищен тобой». Джон Китс особенно хорош ранней зимой, ты не находишь?
- Возможно, - Артур сердито повернулся ко мне спиной, зарываясь пальцами в собственные волосы, чтобы запястьем прикрыть покрасневшие щеки.
Я обнял его, поверх его головы глядя в окно. Холодный ветер пробирал до костей, и Артур коротко поежился в моих руках и плотнее прижался спиной к моей груди.
- Знаешь, румянец на твоей тонкой коже, - прошептал я, наклонившись к его уху, - напоминает мне о королевских лилиях, которые я видел в парке Сен-Клу, когда еще жил в Париже – широкие лепестки, белоснежные по краям и с пылающе-красными разводами в центре. Безнадежно красивые.
- Отстань от меня уже со своими гребанными банальными комплиментами, - прошипел Артур. – Ты все время говоришь только о цветах и стихах.
- «Красота твоих глаз приводит меня в благословенную дрожь…» - я выдыхал строчки из Чосера ему на ухо, чувствуя, как он краснеет и уязвленно сжимается под этим натиском. – И все же, Артур, mon chaton charmant*, из-за чего ты накинулся на бедного Мэттью?
- Нихрена он не бедный, - огрызнулся Керкленд, резко, словно хлыст, обращая на меня горящий, изумрудно-зеленый взгляд. – Он меня раздражает. Сидит вечно безмолвной тенью и даже…
- Даже - что? - мягко подтолкнул я.
Артур был так близко, что я чувствовал запах его кожи и раздраженную дрожь тонких губ. Хотелось коснуться рукой его лица, чтобы ощутить под ладонью то ли холод мрамора, то ли жар смущения.
В моей голове вертелись отчаянные, похожие на молитву мысли. Пусть этот город, который одинокой и серой кляксой раскинулся вокруг нас, сейчас же взлетит на воздух. Пусть лопнут цепи условностей и долга, которые привязывают нас к одному месту – и тогда я смогу просто изо всех сил вжать педаль газа в пол и увезти Артура куда-нибудь за горизонт. Чтобы только я, он и дешевые придорожные кафешки.
- Так ты расскажешь или нет? – напомнил я.
- Тебя так волнует этот тупой канадец? – зарычал Артур. – Да я его и пальцем не успел тронуть, можешь не волноваться, за него тут же вступился братец. А этот Мэттью так и стоял в стороне безвольной амебой.
- Какие очаровательные сравнения, моя милая колючка.
- Как же вы оба меня раздражаете, - он продолжал ядовито шипеть. – Почему о вас ходит столько идиотских слухов? Эти дуры шепчутся прямо у него за спиной, а он только молчит и опускает глаза, как девчонка! Почему он не спорит с ними? Почему не скажет, что все это неправда?!
- Он просто очень… застенчив. Не требуй от него борьбы за справедливость. Так только из-за ревности ты на него и бросился?
Испуганно дрогнули его ресницы – Артур вспыхнул, заливаясь румянцем и злясь на этот румянец и от того краснея еще больше.
- Было бы кого ревновать, - он попытался отпихнуть меня слабыми руками, но я только сильнее прижал его к себе.
- Между нами ничего не было, я ведь уже говорил, - шепнул я ему на ухо, касаясь губами пшенично-золотистых волос. – Я просто помогал ему со стихами для конкурса. Je n'aime que toi.**

* mon chaton charmant – мой прелестный котенок
** Je n'aime que toi – я люблю только тебя

***
- Что ты тут делаешь? – Артур шагнул через порог, и дверь за ним глухо захлопнулась. Щелкнул замок, и в этом щелчке было что-то от звука захлопнувшейся гильотины.
Я не понимаю, как еще при первой встрече с Артуром, в начале учебного года, я так равнодушно скользнул по нему взглядом, не запомнив и не заметив. Как мог я не почувствовать тогда того губительного аромата, что окутал его худые плечи, открытую шею и горящие глаза.
Яды медленного действия обычно самые страшные.
- Рисую, - запоздало ответил я, кивком головы указывая на мольберт передо мной.
- Не знал, что ты этим увлекаешься.
- Не особо, если честно.
Эта комната на третьем этаже школы принадлежала кружку рисования, но сегодня здесь никого не было – и я сидел, бездумно выводя силуэты цветущих деревьев на белом холсте.
На столике рядом со мной в беспорядке громоздились разномастные, заляпанные баночки с краской, кисти всех форм и размеров, затертые палитры. Зачерпнув двумя пальцами немного синей краски, Артур провел по моему холсту широкую, претенциозную линию.
- И что это? – поинтересовался я.
- Море.
Артур любил море, пожалуй, сильнее, чем я – узкие улочки Парижа, но редко говорил об этом вслух.
Неясно очерченные корни моих раскидистых деревьев утопали в резких линиях, которые пальцами выводил Артур, смешивая синюю и зеленую краски, а цветные пятна лились по его туманно бледной коже.
Но он улыбался. Улыбался мягко и беззаботно, перепачканный маслянистыми кляксами, и такого выражения лица я у него еще не видел.
- Почему ты не рисуешь кистью?
- Зачем? – Артур взглянул на меня и коснулся кончиками раскрашенных пальцев моей щеки, оставляя отпечатки. – Разве не ты всегда повторял, что искусство - это высшая форма любви? Я хочу чувствовать холст и краску кожей… И если ты этого не понимаешь, то тогда целовать меня в следующий раз будешь кистью.
Не выдержав, я рассмеялся, запрокидывая назад голову и чувствуя, как концы волос скользят по плечам. Артур удивителен. Удивителен-удивителен-удивителен.
Мы беспорядочно мешали краски, вычерчивая пальцами узоры, силуэты и тени – сначала по холсту, а потом друг по другу. Артур, все-таки добившийся того завораживающего оттенка морской волны, гладил меня по лицу, шее и плечам, оставляя свои холодные следы. Я смешивал на его щеке красный и желтый, пытаясь найти нужный оттенок для нового цветка, распустившегося на самой вершине дерева, под палящим солнцем, но Артур смеялся и путал меня своими сине-зелеными прикосновениями.
В наших объятиях перемешались все цвета радуги, и одежда была безнадежно испорчена, и когда я наконец коснулся губ Артура, у них были желто-серые полоски и металлический привкус краски. Я прижал его к тому самому столу, на котором хранился весь этот художественный инвентарь, и от резкого движения падали и переворачивались банки, растекаясь яркими пятнами по побитой деревянной поверхности, по полу, по моей жизни.
Перепачканными пальцами Артур расстегнул мою рубашку и всей ладонью провел широкую полосу по груди. Как будто это море, которое он так упорно рисовал сегодня, затопило наконец и меня. Его губы раскрылись навстречу моим, и все закружилось предательски и пугающе.
Я утону?
Или в последний момент он смилостивится и спасет меня?
Весь в цветных пятнах, Артур сидел на столе, крепко сжимая коленями мои бедра, и вырисовывал на мне беспокойные, морские волны. А я исступленно целовал его руки, и голова кружилась от резкого запаха краски.
Я медленно стягивал с него одежду и раскрашивал каждый оголившийся участок его тела яркими бутонами. Гиацинты, клематисы, орхидеи, тюльпаны, амариллисы… Получалось не слишком красиво, но они цвели на его коже – а это главное.
Я целовал его шею, разрисованную розовым – кажется, это должна была быть камелия – и Артур порывисто вздохнул сквозь зубы, откидывая назад голову и закрывая глаза. Пытаясь опереться рукой о столешницу позади себя, он случайно столкнул несколько баночек, и они с оглушительным звоном посыпались на пол, обдавая все вокруг пестрыми брызгами.
В своих руках я держал непривычно податливого Артура, и это его безмолвное согласие било по глазам ярче, чем все краски мира. Мне хотелось сказать что-то избитое и изъеденное повторами, вроде «Расслабься, будет немного больно» или «Ты такой красивый, я так люблю тебя», но горло сжималось, и не слушались губы, перемазанные зеленой краской. И я мог только целовать его – горько и голодно.
Артур задрожал и выгнулся, когда я вошел в него. Его потемневшие, широко распахнутые глаза смотрели в потолок, но ничего не видели, и только пальцы, впившиеся в мои плечи, дрожали и оставляли короткие, рваные полосы цвета морской волны.
В горло въелся едкий привкус краски, одежду можно было смело выкидывать, да и с кожи эти пятна отмоются с трудом, но мне казалось, что за моей спиной выросли белоснежные крылья – и это чувство упоения окупало все сполна…

- Хорошо, что мы оставили верхнюю одежду здесь. В гардероб в таком виде идти точно не стоит.
Артур молча натянул крутку и обмотал клетчатым шарфом шею и половину лица, чтобы скрыть хоть какие-то следы краски на тонкой коже.
- Надо будет сказать завтра, что я тут случайно перевернул стол с краской и попортил кучу школьного имущества, - я задумчиво взъерошил свои растрепавшиеся волосы. – И не смотри на меня так мрачно, никто ничего не заподозрит, цветочек.
- Просто не попадайся мне на глаза ближайшую вечность, - пробурчал он, первым выходя в коридор.
Я шел за ним, улыбаясь и продолжая болтать о бытовых мелочах – нужно подготовить кое-какие материалы для завтрашних уроков, купить новую рубашку, не забыть оплатить счета за телефон.
- Кстати, Артур, что ты хочешь на ужин?
- Чего-нибудь однотонного. Картофельного пюре, например.
Кажется, он и сам не заметил, что даже забыл поспорить, как обычно, и сказать, что не хочет есть у меня и вообще видеть меня сегодня не желает.
- Хоть твои колючки и царапаются до сих пор слишком яростно… знаешь, если бы ты стал совсем покладистым, это было бы уже не так мило, - я потрепал его по волосам, за что тут же получил ощутимый удар в бок.
Когда мы вышли на улицу, холодный ветер обдал нас вихрем колючих снежинок, и Артур с ворчанием натянул капюшон до самого носа. Последние опавшие листы были погребены под тяжелыми сугробами, и осень наконец сдалась, позволив пруду на школьном дворе покрыться тонким слоем льда.
У зимы того года был вкус Артура.

- fin -