«Литература online» от Кирилла Анкудинова. Вакхическое противоядие: памяти Елены Шварц. Андеграунд погиб, да здравствует андеграунд: советский литературный андеграунд как объект утопии. По направлению к востоку: стихи Евгения Чигрина в «Новом мире».

О Елене Шварц сейчас много пишут те, кто её лично знал.

Я Елену Шварц лично не знал. Ни разу не общался с ней ни вживую, ни по интернету. Даже не видел её, кроме как на фотографиях.

Поэтому скажу вот о чём…

В девяностые годы была мода на поэзию Елены Шварц. Локальная, малозаметная со стороны, но всё же мода.

Помню, как тогда ко мне, аспиранту Московского педагогического университета, обратилась студентка, сказала, что пишет стихи, и добавила: «Я не читаю никого из современных поэтов, кроме Елены Шварц».

Я пообещал познакомить её с Натальей Черных, поклонницей Шварц (и «маленькой московской Шварц»). Для меня эта история закончилась печально: Наталья обрушила на мою голову немало громов и молний.

Но дело не в этом. Дело в том, что сей пример показателен. Мода на Шварц тогда была. И она в определённой мере спасла российскую поэзию…

Чёрная луна

В середине девяностых в иные моменты мне всерьёз начинало казаться, что поэзии больше не будет. Само лирическое высказывание воспринималось всеми как постыдно-смешная крамола. Стало неприлично быть поэтом.

Локальная мода на Елену Шварц оказалась противоядием против тогдашней «приговщины».

Сам Пригов, умный и тонкий человек, был менее всего повинен в «приговщине». Обстановка девяностых годов искажала и путала всё, делала чудовищ из лабораторных мышей.

Я вспоминаю один фантастический рассказ, когда-то опубликованный в журнале «Знание сила»; безобидные лабораторные белые мыши попали на чужую планету, мутировали и превратились в страшных хищников, сожравших тамошнюю цивилизацию.

Точно так же мило-лабораторная «приговщина», раздувшись в ядовитой атмосфере девяностых, чуть было не схарчила и лирику, и поэтический пафос, и поэтическую экзистенцию, и поэзию как таковую.

Но было противоядие, были стихи Елены Шварц странные, (как бы) хаотические, бурные, грозные, грозовые, клубящиеся, узкоготические, вакхические, отчасти христианские, отчасти чуть ли не демонические.

Они, эти стихи, уверили нас в том, что поэтический пафос, экзистенция и даже вдохновение есть и пребудут. Что Поэт не пыльное убожество с «милицанером» за пазухой. Что Поэзия это стихия, страшная и величественная.

В озоновом мраке стихов Елены Шварц бациллы «приговщины» не выживали.

Есть астрологический термин «Чёрная Луна». Это тайная сила, незримая, тёмная, мрачная и притом спасительная. Своеобразный «чёрный ангел-хранитель».

В гороскопе российской поэзии девяностых годов стихи Елены Шварц оказались такой вот «Чёрной Луной».

Поминаю поэтессу Елену Шварц добрым словом. Господи, спаси и сохрани её душу!

Воздушные подвалы

Продолжают расходиться круги от статьи Ольги Мартыновой о возвращении советской литературы.

О некоторых аспектах темы исчерпывающе высказался в «Часкоре» Сергей Беляков. Но кое о чём он не сказал потому что это далеко от сферы его интересов.

Что касается меня… Я почти равнодушен к проекту «нового реализма». Мне бесконечно интересен контрпроект, противопоставляемый «новому реализму». Противопоставляемый самой Ольгой Мартыновой и на гораздо более высоком уровне осознанности её коллегами товарищами по литературной группе «Камера хранения» (Олегом Юрьевым, Валерием Шубинским).

В общих чертах этот контрпроект можно охарактеризовать так: альтернатива советской литературе (в её разных ипостасях), созданная на основе андеграунда шестидесятых-семидесятых-восьмидесятых годов, продолжающая традиции русского предреволюционного «высокого модерна» и перенесённая в постсоветские условия. Высокий уровень письма, эстетическая и метафизическая (а не политическая и социальная) направленность, духовные прорывы.

Я не сомневаюсь в советском андеграунде он состоялся и стал фактом истории литературы. Я не отрицаю и то, что советский андеграунд был продолжением Серебряного века (правда, слегка кривым).

Однако жизнеспособность данного дискурса в постсоветских условиях это для меня нечто совершенно невозможное, нереальное, утопическое, донкихотское.

Словосочетание «советский андеграунд» состоит из двух составных частей. «Советский» и «андеграунд». Является ли это понятие простой математической суммой двух составляющих? Или несёт что-то большее, чем сумма?

«Советский андеграунд» как «советский» плюс как «андеграунд» (и не более того) это «крестьянка Альдонса». «Советский андеграунд» как заведомо большее, чем «советский» и «андеграунд», это прекрасная «Дульцинея Тобосская».

Мне думается, что многие радетели «советского андеграунда» недооценивают меру его советскости и его андеграундности.

И если с советскостью (с вписанностью андеграунда в советские реалии) более-менее понятно, андеграундность надо пояснить.

Андеграунд это подполье. Социокультурное подполье было всегда и будет существовать впредь, доколе не прервётся культура. Многое из того, что пребывало в советском подполье, не сменило бы свой статус и в иных, несоветских условиях. Веничка Ерофеев в Совке был маргиналом? Но и Бодлер был маргиналом. Хотя при Бодлере Совком не пахло.

Совок вытеснял всех эстетических и метафизических альтернативщиков в подполье, в подвал чуть энергичнее, чем (допустим) буржуазная Франция XIX века. И всё же разница-то невелика. В подполье (любых времён) собственно подполья всегда больше, нежели непонятых-вытесняемых альтернатив.

Вечные спутники подполья потно-едкое ощущение ненужности, графомания, психические болезни, девиации прочего рода, «низовые мифологии» в огромнейших дозах.

В «восходящей культуре» всё всегда получается, складывается, срастается (как в ампирном литературном обществе «Арзамас»). В душном подполье на один блистательный прорыв сотня обидных неудач. Или полуудач (а в условиях подполья полуудачи суть те же неудачи). На одного Александра Миронова (действительно замечательного поэта) неисчислимые легионы графоманистых Кучерявкиных, сумасшедших Василиев Филипповых и несостоятельных Ширали.

Подполье может являть гениев. Но дико, бессмысленно возводить подполье в норму.

Советское подполье погибло вместе с Советским Союзом, оказалось погребено под его обломками. Вместе с ним умерла мечта о «втором Серебряном веке» на подкладке «другой литературы». Мне это обидно, ведь я как раз из поколения «грезивших о новом Серебряном веке».

Но я далёк от того, чтобы запальчиво обзывать всё пришедшее на смену моему поколению, проросшее на руинах рухнувшей советской оранжереи «реваншем Совка». Мне сдаётся, что если это и реванш, то совсем другой. Это реванш живой жизни, отменяющей утопии.

Всё перевернулось, но состав вещей остался таким же, каким был в советские времена. Есть граунд и есть андеграунд, есть Марфа и есть Мария. Домовитая Марфа продолжает хлопотать о земном о социальном, о политическом; вдохновенная Мария по-прежнему грезит о небесном о метафизике, об эстетике.

Нас ждёт то, что было в СССР: новые Трифоновы и Тендряковы так же будут интересовать читателей и критиков, а по нововыстроенным подвалам опять расселятся чудики-шизики и начнут выдавать на-гора не то шиз, не то шедевры. Единичные шедевры в куче шиза.

И это нормально. Хороша ли литература, в которой сплошь Веничка Ерофеев, Ольга Седакова, Саша Соколов да Евгений Харитонов и ни одного Трифонова, ни одного Астафьева, ни одного Проханова?

Это всё равно что торт без коржей из сплошного воздушно-заварного крема.

Восточный маршрут

Стало появляться всё больше «туристских стихотворений».

Что это? Признак наступившей социальной стабильности?

А иногда бывает так, что «туристскость» не просто тема стихов (вполне заменимая на какую-либо иную тему), а механизм, встроенный в поэтику, неотделимый от неё.

Достаточно вспомнить «музу дальних странствий» Николая Гумилёва.

Есть очень интересная поэтическая линия, идущая от Гумилёва. Акмеисты второго призыва (те, кого Вадим Кожинов обидно и несправедливо назвал «лефо-акмеистами»). Георгий Шенгели, Аркадий Штейнберг, в какой-то мере Арсений Тарковский.

Все они тяготели к зарубежью, притом к азиатскому зарубежью (Арсений Тарковский, кстати, Азию не любил, но ничего не мог поделать с природой своего дара).

…Из четырёх стихий здесь главная земля. Но земля сухая и обожжённая. То есть подспудно присутствуют и огонь с воздухом. А воды почти нет. Безводные стихи. Такыр, кизяк, глинобитные стены. Лёгкая, засушливая, песочно-земляная стройность. Акмеистические ямбы и дольники с высушенной судорожной чёткостью.

До эпилептического совершенства, до предела всё это довёл Михаил Синельников, поэт часто публикуемый, но почему-то недооценённый, незамечаемый. Носитель уникальной просодии.

Ждут суда заложники в Иране,
Молится генсек в Афганистане,
Созревает заговор в Багдаде.
Золото клокочет в исступленье,
Вязью очертя твои колени,
Воздухом лучистым губы гладя.
Рембрандт. «Даная».

Новая подборка талантливого поэта Евгения Чигрина «Погонщик», опубликованная в февральском «Новом мире», тот же гумилёвский, тарковский, синельниковский «ориентализм духа», но сгущённый, концентрированный.

Сахара, Ислам, Индия, Дальний Восток. Даже привычная Малороссия на этом фоне смотрится сугубой Азией. «Пальмовый Габес», «бедуинская химера», «головастые имамы», Сиди-Бу-Саид, Ганеша, Ганапати, Парвати, агарбатти, бухта Трепанга, макамы, брамины, айны и сарганы в каждой строке.

И будничное домашнее подмосковное одиночество в этой эстетике избыточно, словно экскурсия в Гоа или в Луксор.

Во всех углах бессонница стоит,
Сопливый ветер задохнулся в коме.
Снега листают белый манускрипт,
В глазах луны качается нефрит,
Желтеет плоть в космическом капроне.
Во всех углах бессонница стоит…

Кома вкупе с насморком, да ещё нефрит поблизости. Тяжёлый случай…

Понимаю, что Чигрин имел в виду полудрагоценный камень нефрит, но «бессонница», «кома» и желтеющая «плоть» нежданно актуализируют медицинское значение слова.

Поэтическому миру Евгения Чигрина противопоказана статичность: там, где нет движения, чигринские стихи загромождаются, делаются душными (у Николая Гумилёва было то же).

Там же, где Чигрин допускает движение мысли и интонации, всё выходит замечательно.

…То ли бухта Трепанга, то ли
Мореход в химеричном сне
Это снится воронье море,
Острова в голубом окне,
Где казалось: кино продлится,
Отворит дурак шапито,
И потешная вспыхнет птица,
И поскачет дурак в пальто…
Балаганное

Статьи по теме:

• Неистовое чувство одухотворенного слова.
  Вадим Месяц. Имперский романсеро. Книга стихотворений (М.: Водолей, 2012).
• Фильм давным-давно уже снят и поставлен на полку.
  В издательстве «Новое литературное обозрение» вышел поэтический сборник Шамшада Абдуллаева «Приближение окраин».
• Дар давать время.
  >5 сентября 2013 г. – 20 лет со дня смерти младшей сестры Марины, Аси Цветаевой, литератора, полиглота, художника, фотографа.
• Звезда восходит путем зерна, или На границах литературы.
  Александр Скидан. Сумма поэтики. М.: Новое литературное обозрение, 2013. 296 стр.
• Харьков и его Мотрич.
  Так, предположительно, назовется затеянная нами книга, - а то и двухтомник, куда войдут стихотворения Владимира Михайловича Мотрича (1935-1997) и воспоминания о нем.
• Акция «Стихи в кармане» как новый виток развития идеи кроссбукинга.
  О том, как современные любители поэзии вступают в неравную борьбу с бескультурьем.
• Обаяние акцента.
  Поэт, филолог и переводчик Александр Заполь собрал в одном издании ранее не публиковавшиеся стихи латвийских поэтов, написанные на русском языке за последние несколько сотен лет.
• Иная Вечность Юрия Наумова.
• Немое кино.
  «Земля», новая книга стихов Юрия Арабова, разыграна издательством «ArsisBooks» в жанре визуально-поэтического клипа.
• В редакцию пришло письмо….
  Феномен Марии Малиновской, или «скандал на празднике поэзии в ЦДЛ».